Если все вдруг исчезнет,

Я подам тебе руку, лишь верь в меня. 

Я серый буду, железным, стоять и кричать «Ура». 

… 

Если все замолчит тут, твое слово будет стимулом прыгнуть в бой, 

Весь этот мир поделить без границ с тобой, 

Мы еще верим, и значит мы еще живы… 

Когда весна умерла в груди, издав последний крик, 

Я сжал кулаки, чтобы ее забыть. 

Я сжал зубы, так как был мужчиной, 

Я верил в счастье, пацанское, бродячее. 

Терял рамки, чужой была семья, щадив меня, 

Следствие. А я был мудаком лютым. 

Считал закон четким, правилом нашей смерти, 

От наших страхов и пар выпускал в любого, 

Кто верил мне — хотел, чтобы я верил ему, 

Кричал отцу, что я смогу еще подняться выше. 

Он молчал. Я думал: ему нечего сказать. 

И только сейчас понял: он учил меня быть правым. 

Выслушивать их хлам, но беречь свои нравы, 

Не быть с рекламы, а чисто уважать старших. 

Он стал седым, а я большим, и только едкий дым, 

Меня пленил запахом и я хотел быть чаще, 

Видеть папу, как его сын, вместе сняться, 

Отблагодарить его за эти навыки, 

Свободно улыбнуться ему, глазами трезвыми, 

Дать гордость за сына и твой пример. 

Верь в меня. 

Если все вдруг исчезнет, 

Я подам тебе руку, лишь верь в меня. 

Я серый буду, железным, стоять и кричать «Ура». 

… 

Если все замолчит тут, твое слово будет стимулом прыгнуть в бой, 

Весь этот мир поделить без границ с тобой, 

Мы еще верим, и значит мы еще живы…